В этих заметках мне хотелось бы поделиться с читателями своими размышлениями о том, что такое настоящий предприниматель, какие способности и черты характера позволяют ему «пускаться в рискованные предприятия», где успех отнюдь не гарантирован. Начинать и добиваться успеха там, где у других ничего не получалось, или там, куда другие просто не совались.

Надо сказать, что Россия в этом смысле, наряду с двумя другими славянскими странами из числа постсоветских, оказалась превосходной модельной областью. Именно здесь советская власть более всего преуспела в искоренении предпринимательского духа. В странах Средней Азии и в Закавказье дело обстояло немного по-другому — там базар это не просто место, где торгуют, это немаловажный элемент национальной культу­ры. И искоренить этот элемент оказалось не так-то просто. А Прибалтику вовлекли в «социалистический путь развития» на полтора-два поколения позже. В России же советская власть безраздельно правила на протяжении жизни трех поколений. И это существенно. Совсем не случайно в серии афоризмов упоминаются именно три поколения: «Чтобы сформировался настоящий джентльмен (или артист цирка, или интеллигент...), должно пройти не менее трех ­поколений!». Именно за это время утрачивается непосредственный контакт с носителями предшествующих жизненных уста­новок. Ребенок с самого начала растет в среде, в которой по умол­чанию приняты обычаи и жизненные установки, характерные, например, для интеллигенции (или артистов цирка), и никто в семье этим принципам не противостоит. А тут еще войны, чистки, раскулачивания и прочие пакости. В общем, вряд ли в России в конце 80-х нашлось бы несколько десятков людей, которые могли бы рассказать что-нибудь вроде: «Мой дед, который был настоящим русским купчиной, говаривал...».

Есть еще два явления, которые в советской России «удачно» сочетались и препятствовали развитию предприимчивости. Первое из них носит вполне ­объективный характер и наблюдается во всех без исключения цивилизованных странах. Известно, что чем «умнее» животное, тем большую долю в его жизненном цикле занимает детство. Дождевой червяк рождается взрослым, у птиц «детство» длится примерно одну десятую жизни, у собак и лошадей одну пятую. У первобытного человека, который редко доживал до сорока лет, детство длилось от одной трети до половины жизни. Если не заставлять ребенка учиться грамоте и сложным ремеслам силой, он все равно будет учиться. Мальчишки обязательно будут бегать, драться, лазить, т. е. готовиться стать охотниками и воинами. Девочки соответст­венно станут готовить себя к материнству и в боевые подруги воина-охотника. Так что к моменту наступления половой зрелости эти «дикие» дети будут вполне готовы к самостоятельной жизни. Придется, конечно, кое-чему и поучиться: разводить костер, охотиться, строить укрытия от непогоды, но это у первобытных получалось как бы само собой, путем подражания взрослым. В цивилизованном обществе продолжительность жизни увеличилась. И «детство» тоже пропорционально продлилось. Половая зрелость приходит тогда, когда положено, но человек еще пять, а то и все десять лет остается в социальном смысле ребенком, не готовым к самостоятельной жизни. Невозможно успеть выучиться всему, что необходимо, за отведенный для этого природой срок. Психология человека штука пластичная. Если поместить вполне взрослого и сложившегося человека в условия, где с ним обращаются как с ребенком, через некоторое время он начнет действительно вести себя по-детски. Первым на это обратил внимание знаменитый психолог родом из Австрии Бруно Беттельгейм. Еврейское происхождение бросило его сначала в Дахау, а затем в Бухенвальд. Будучи к этому времени вполне сложившимся психотерапевтом-практиком (до аншлюса Беттельгейм успешно корректировал психику детей, страдающих аутизмом), он начал наблюдать за собой и окружающими, мысленно составлять и заучивать наизусть, чтобы ничего не забыть, фрагменты своих будущих работ. Беттельгейм обнаружил, что через два-три года пребывания в условиях тотальной зависимости от «старших» заключенные обнаруживают многочисленные признаки детского поведения. Здесь и бессмысленное подражание «старшим», и перепутывание собственных фантазий с реальной жизнью (из серии «когда я был взрослым, я...»), и мелкие детские истерики... К счастью, Беттельгейм провел в лагерях всего год с небольшим. Потом, не без помощи обеспеченных и влиятельных родителей одного из его бывших пациентов, Беттельгейма удалось оттуда выцарапать (до 1939 г. это было еще возможно) и переместить в США. Явление, аналогичное описанному, наблюдается и с членами цивилизованного общества, хотя, разумеется, в не столь выраженной форме. Впрочем, постиндустриальному обществу и не требуется, чтобы все без исключения были по-настоящему самостоятельными и автономными «взрослыми». Некоторый (и немалый) процент людей, которые на работе тщательно исполняют все, что им предписано, а в свободное время играют в безобидные игрушки (скажем, собирают почтовые марки или модели автомобилей) и занимаются спортом, в любой развитой стране даже необходим.

Второе явление: условия жизни в рамках «развитого социализма» куда ближе к концлагерю, чем в странах с иной организацией общества. Здесь подавляющее большинство мужчин было лишено одного из главных атрибутов мужества — права самостоятельно принимать ответст­венные решения и сопутствующей обязанности нести за эти решения ответственность. В сущности, идеальный член социалистического общест­ва — это двенадцатилетний ботан-переросток, желательно с наличествующей (армии нужны новые солдаты), но пониженной половой функцией, чтобы не тянуло на приключения. У женщин в смысле взросления ситуация чуть более благополучная: родив ребенка, волей-неволей повзрослеешь, приходится ведь отвечать за жизнь малыша. А в мужчинах самостоятельность никак не поощрялась. Для тех же, в ком врожденное свободолюбие было чуть выше нормы, оставалось три выхода: партийно-хозяйственная карьера с сопутствующим цинизмом и беспринципностью, наука, где в конце концов можно стать руководителем группы и самостоятельно решать, в каком направлении вести исследования, и, наконец, криминал.

В отличие от менее разумных существ, человек не подчиняется своим инстинктам безусловно. Нам инстинкты не приказывают, но как бы рекомендуют. Оказавшись в тесном помещении человек испытывает некий внутрениий дискомфорт, мол, хорошо бы уйти отсюда. Но, если надо, можно и потерпеть. Точно также человеку в общем случае неприятно, когда его действия определяют другие люди, скажем, приказывают. Некоторые терпят, другие ищут способы прожить без начальства. Это и есть инстинкт свободы. Инстинкт свободы, как и любой другой, диктует поведение, которое будет целесообразным в большинстве ситуаций. Одна из отличительных особенностей человека как вида — его необычайная адаптивность. Еще в древнейшие времена люди заселили едва ли не все разнообразие климатических и ландшафтных областей Земли — тут и тропики, и заполярье, и пустыни, и горы. Адаптивность же требует выбора из ряда вариантов поведения, чтобы можно было найти самый целесообразный. Любое ограничение чревато риском попадания в ситуацию, где будет трудно выбрать хороший вариант, а то и вовсе в безвыходную. Инстинкт свободы предписывает избегать ограничений. Еще ­одно свойство, связанное с адаптивностью, это любопытство. Для принятия любого решения в первую очередь требуется информация. Здесь будет уместно пересказать одну то ли притчу, то ли историю из жизни, которую мне когда-то поведал один из моих светлой памяти предков, тем более что пришла наконец пора обратиться к предпринимательской деятельности.

Дело было еще в позапрошлом веке. Некий купец отправил своего сына на обучение и воспитание к своему партнеру и коллеге, тоже купцу. В своей-то лавке строгость трудно обеспечить — сам, может, и справился бы, но приказчики и другой народ, когда тут же под боком мамаша-купчиха, бесперечь потакать начнут. Ну и дальний прицел, конечно, был — у партнера дочка подрастала, сами понимаете... Вот и работал купчонок младшим приказчиком. Однако дозволено ему было все же чуть больше, чем другим. Учиться все-таки пришел. Так-то у хозяина нрав строгий был: рискованно было у него, к примеру, прибавку к жалованью попросить. Тут уж либо-либо: или даст, или в тот же час уволит. А приказчик-ученик мог и спросить, потому как ясно, что деньги ему не особо нужны:

— А скажите, Пров Лукич, почему так, вроде одно дело мы с Кузьмой делаем, а жалованья вы ему вдвое против моего положили?

— Одно говоришь? Ну ладно. Вон видишь, напротив обоз в постоялый двор заезжает. Сбегай, узнай, что везут да откуда.

Побежал ученик, через две минуты вернулся. Сказал хозяину, что, мол, рыбу везут из Астрахани.

— А почем брали, почем продать собираются спросить не догадался?

— Нет, вы же не об этом мне спросить велели.

— А самому догадаться невдомек? Ну ладно.

Подозвал Пров Лукич Кузьму и с тем же вопросом отправил. Ушел Кузьма и пропал. Чуть не час он там вокруг обоза ходил, то к одному, то к другому подойдет, видно было из лавки. Но уж когда вернулся, сам, без вопросов все рассказал — и почем брали, и кому продать собрались, и какие цены на разный товар сейчас в местах, где ехали, и у кого из дальних купцов как дела идут. Однако все-таки Пров ­Лукич нашел, что спросить:

— А они же через Покровскую ехали, никак не могли они это село минуть. Там у хозяина трактира дочка чуток горбатенькая подросла, так выдал он ее замуж или нет еще?

И тут Кузьма не оплошал:

— Выдать не выдал, но же­нишок уже есть один. Говорят, о приданном никак столковаться не могут... А не отпустил бы ты меня сегодня, Пров Лукич? У меня там свояк в обозе нашелся, так мы бы с ним в трактир зашли чайку попить и еще кой о чем потолковали бы.

— Отчего же, ступай, только смотри там не очень, чтобы завтра без рассола обошелся!

Ушел Кузьма.

— Ну что, понял теперь, почему такая разница?

— Вроде понял. Купец о ценах во всей округе досконально знать должен. Не понял только, что вам за дело до той дочки горбатой?

— Ни шиша ты, значит, не понял! Купцу не только о ценах, купцу обо всем на свете знать надо. Никогда не ведомо, что для дела пригодится. Не мне, так кому другому, я ему одно расскажу, он мне другое. Так и живем. Что же до дочки того трактирщика, тут у меня свой интерес есть. У трактирщика вексель от тамошнего помещика, срок через две недели. За такой дочкой и впрямь приданное нужно дать немалое, чтобы замуж взяли. Значит, он тому помещику спуску не даст. Вот и поеду я через пару дней, куплю у него лесок на корню, помогу человеку. В том году сторговать хотел, да помещик, слышь, зауп­рямился, дед, мол, мой в том лесу невесту встретил, то да се. Дело господское. А теперь ему рядиться не с руки будет... А Кузьма-то хитер, вызнал как-то про мой интерес, хотя и не говорил я ему. Знаю, денег он подкопил, свое дело открывать собрался. Подворовывает, конечно, но меру знает. Да и все равно мне на пользу эти деньги пойдут, в компаньоны его возьму. А ты учись дальше, парень, старайся. А то не отдам тебе свою Лизу.

Хорошо все-таки, что не прав был Трофим Лысенко, что не наследуются приобретенные признаки. Не удалось коммунистам вытравить из людей дух предприимчивости. Остался и инстинкт свободы, который побуждает предпринимателей рисковать, пробовать новое, раскручивать. И способность работать с гигантскими объемами никак не структурированной информации, мгновенно выделяя из нее нужное и важное, тоже осталась. Это, вероятно, одна из главных способностей для предпринимателя, особенно в России, ибо у нас никогда наперед не известно, где и как могут открыться новые возможности и откуда ждать угрозы своему бизнесу.

Если попытаться построить профиль рабочего дня любого успешного предпринимателя, то мы обнаружим, что значительную долю времени он уделяет, казалось бы, пустопорожней болтовне. Хозяева компаний встречаются друг у друга в кабинетах, обедают, ужинают и почти все время... сплетничают? — нет! Они обмениваются информацией. На первый взгляд не имеющей никакого отношения к бизнесу, но кто знает? А вдруг пригодится? И ведь так и выходит. Люди со стороны потом говорят, что, мол, случайно узнал, догадался... Однако совсем не случайно: все время узнавал. И не догадался по наитию, а непрерывно думал и перемалывал в себе добытую информацию, все время, сам того не осознавая, придумывал, как бы обратить добытую информацию себе на пользу. Настоящие ученые работают в общем так же, не­прерывно думают, даже во сне, постоянно ищут ­новую информацию. Только им немного проще жить — тут и научные журналы, и конференции-симпозиумы, да и сама информация куда лучше упорядочена.

Между прочим, совсем не случайно в первом поколении предпринимателей в новейшей истории России едва ли не большинство были либо из науки, либо из комсомола. Первых, кажется, побольше было.

P. S. Некоторые из прочитавших предварительные версии этих заметок отметили, что предложеннная модель предпринимательства верна только в условиях страны, где коррупция не то чтобы совершенно отсутствует, но удерживается в разумных пределах. Они правы.