За последние десятилетия сфера ИТ изменилась неузнаваемо, появилось множество новых технологий и ушли в небытие немало старых, ИТ «овладели массами» и вышли в «облака»... Наверняка ИТ будут столь же динамично развиваться в ближайшие десятилетия. Виталий Фридлянд, генеральный директор Fujitsu Technology Solutions в России и СНГ, который около 40 лет «прожил с ИТ», размышляет о происходящих в отрасли изменениях, о меняющейся (и повторяющейся) моде и о возможной скорой «смерти» ИТ в их привычном виде.

Я много раз задумывался о моде в ИТ. Натолкнуло меня на эту тему то обстоятельство, что на разных этапах айтишной моей жизни (а она не короткая — 37 лет) это занятие на­зывалось по-разному: сначала ЭВМ, потом АСУ, потом «средства вычислительной техники», затем «системы управления». Наконец появился термин ИТ, а потом еще один, который я терпеть не могу, — «информационно-коммуникационные технологии» (ИКТ), хотя это связанные вещи.

И какой период ни возьми, всегда были одна-две «модные» темы и все старались ими заниматься в полной уверенности, что это некая панацея, которая перевернет мир.

Например, в конце 70-х годов, когда я закончил учебу и начал работать, законодате­лем мод в вычислительной технике были машины PDP ком­пании Digital Equipment Corp. (DEC), потом их начали в той или иной степени копировать в Советском Союзе. И все думали: вот сейчас мы создадим языки высокого уровня, машины будут все считать, НПО* и НИИ (сейчас мы бы сказали «сис­темные интеграторы») все вне­дрять, мы автоматизируем наше социалистическое плановое хозяйство и все будет очень ­хорошо. То же самое было и в США — «мы везде постро­им Control Systems».

Идеология автоматизации ­никуда не ушла. Но фактически автоматизация бизнес-процессов, чем мы в основном сейчас занимаемся, это очень небольшая часть того, что надо делать на самом деле. И до тех пор ­пока не будут налажены процессы реального производства, не будут найдены оптимальные решения по энергопотреблению и защите окружающей среды, пока ИТ реально туда не придут, движение будет происходить в рамках только бизнес-процессов. Конечно, мы еще очень далеки до понимания то­го, как ИТ должны становиться составной частью реального производства и технологических процессов.

Интересно, когда закончилась эта эпоха? Я лично при­шел к выводу, что у нас мода на автоматизацию в целом закончилась вместе с Чернобылем. Казалось бы, должно было быть наоборот. Если бы срабо­тали датчики аварийной защи­ты от нагнетания пара в реак­торе, если бы система управления смогла потушить реактор, то все было бы хорошо. На любом атомном энергоблоке раз в 3–4 дня тушатся реакторы, включаются дизель-генераторы, и они поддерживают охлаждение реактора, т. е. проблема очень актуальна. И ка­залось бы, после Чернобыля ­надо было автоматизировать все и вся начиная от процесса «печки». Этого не произошло. Оказалось, что не готовы именно средства вычислитель­ной техники, не было языков, которыми можно описать все эти процессы.

Базы данных реально появилось в 90-х годах. Да, в 80-х годах были реляционные СУБД, но это носило, я бы сказал, сектантский характер и не внед­рялось. Думаю, потому, что дело уже шло к развалу Со­ветского Союза и просто было не до этого.

Единственное, что спасало в те годы, это уровень разработок, достигнутый в 70–80-е гг., уровень квалификации специалистов и, я бы сказал, некая безнадега. Как на развилке: налево, направо, прямо... Многие уехали, потому что здесь никому не были нужны. Людей моего поколения, которые сохранили себя в ИТ, осталось очень мало, может быть, 100–200 человек. Одни ушли в офисы западных компаний (это мой путь), другие создавали свои бизнесы. Кто-то успешно, кто-то не очень. И был третий путь — фактически некая деградация.

В конце 80-х появляется новая мода — персональ­ный компьютер. Очень хорошо это помню, потому что сам, уже будучи со всякими научными степенями, продал на один наш объект первую партию в 120 ПК. Чтобы прожить. В те времена это было немало, я с них долго ел...

Наступил расцвет Intel, расцвет Microsoft, первый Microsoft Office, первые ­потребительские свойства ПК... И все начали думать, что с появлением Excel, Word, PowerPoint мир тоже перевернется. Да, начали больше считать, печатать... Но мир не пе­ревернулся. И все пошло по спирали — а как это ис­пользовать?

Пошла новая мода — при­менение ПК на производстве и в бизнес-процессах. В России, в отличие от развитых запад­ных стран, где еще сохранялся фокус на автоматизацию производственных процессов, все бросились создавать бизнес-процессы. Но это, знаете, как телега впереди лошади...

В России это успешно пошло, и все стали внедрять системы SAP, BAAN, Microsoft... И поняли, речь идет об очень «глубоких» инвестициях. Ока­залось, что это вступало в противоречие со спецификой «пе­реходного периода». Когда зарплата платится в конверте, как ее считать в «1С» или SAP? Как делать правильную подсистему материально-тех­нического снабжения, если его основная доля шла (и сейчас идет) «по своим правилам» (откаты, перекаты и т. п.)? Я как-то встречался со своим коллегой, и когда он сказал, что складские запасы комплектующих у него колеблются от 15 до 28%, я спросил: это, ­наверное, зависит от аналитики рынка? Вот его ответ: это связано только с одним — в один месяц я должен заплатить 5% отката, а в другой — 10–15%, и зачем мучиться над оптимизацией, которая даст 2,5%.

Последние 4–5 лет к нам с Запада пришла очередная ­мода — «облака». Я считаю, ­тоже по спирали — раньше у нас все это уже было.

Работая в славном ЦНИИКА** (в свое время огромный институт был, автоматизировал все и вся), я пользовался институтским ВЦ, ресурсы которого предоставлялись в зависимости от важности научно-исследовательской работы. Ну, я атомщик, имел приоритет, и все мои па­кеты обрабатывались в первую очередь. А, скажем, пакеты отдела научно-технической информации — в самую последнюю очередь, и иногда они жда­ли по двое суток. Это пример того же частного «облака», пре­доставление ресурса или сервиса по запросу, с определенным уровнем приоритета.

«Облачный» тренд продол­жается, «облаками» пользуются все больше, но мода сейчас уже другая.

В чем проблема с «облаками»? В информационной безо­пасности, в защите от несанкционированного доступа. Пер­выми с ней столкнулись наиболее, кстати, развитые «облачные» среды в Южной Корее и Японии, мы — буквально че­рез год, причем в нашей стране эта проблема была более предсказуема.

Суть вопроса оказалась не в хранении данных, не в их передаче или быстрой обработ­ке — это все решаемо. А вот ­человеческий фактор никуда не денешь. Можно наделать ку­чу ключей, разных шифрований и прочих заморочек, но если ­купить одного человека, то все эти защиты ничего не стоят. Джулиан Ассанж с WikiLeaks это доказал. Самая секретная информация Пентагона, Госдепартамента, МИДов самых разных стран — пожалуйста, все доступно. Ну и «пехтинги», Яровые и т. д. — скрыть ничего нельзя, везде остаются следы.

На этом фоне возникла такая «подмода» — информаци­онная безопасность. Все стали инвестировать в ИБ, но при этом никто не инвестирует в интерфейс­ную часть — туда, где кончается человеческий фактор и начинаются автоматизированные средства ИБ. Что делать программно, что — аппаратно, а что, извините, директивно: приказами по предприятию, страхом, в общем, кнутом и пряником? Я очень часто подписываю внутренние соглашения о нераспространении. И всегда смеюсь: если подписывают больше пяти человек, обычно даже трех, то все прекрасно знают, о чем идет речь. Во всяком случае, кому надо — тот узнает.

Сегодня в моде «большие ­данные» (big data). Возникла эта мода, я думаю, по вине айтиш­ников, но, как говорится, по запросу снизу — от потребителей.

Простой пример. У всех нас куча цифровых фотографий. Попробуйте, к примеру, найти фо­то, где запечатлена ваша жена, которая была «точно в джинсах и красных туфельках», но ко­торая не помнит, в каком году и где это было. Сколько времени для этого понадобится?

Подобной неструктурированной информации в мире гигантское количество, и ее поиск ­породил проблему больших данных. Это задачи большой размерности, в нечетких пространствах, как называют математики, с очень мягкими целевыми функциями и т. д. Сейчас это модно, многие потянулись этим заниматься, потому что на этом можно заработать.

Со временем, я думаю, здесь возникнет «свой Google» — не поисковая машина, а какие-то средства, которые позволят работать с большими данны­ми не на уровне аналитиков и яйцеголовых программистов, а просто и доступно. Кое-что уже есть, но это зачатки. На самом деле это фундаментальная проблема на стыке ИТ и многих других сфер деятель­ности, вплоть до понятий языка и описания.

И я думаю, что на этом ИТ закончатся. Закончатся в том виде, в каком они существовали 30 лет. Это не пессимизм, а просто мое видение того, что произойдет дальше. Скорее ­всего, какие-то вещи, которые раньше были для ИТ ключе­выми, — серверы, системы хранения, клиентские устройства и т. д. — станут совершенно не интересны потребителям, будь то человек, бизнес или производство. Их будут волновать уровень приложений и уровень их обслуживания.

Важным станет вопрос сер­виса. Но не в смысле ремонта или техобслуживания, как часто понимают у нас в России, а гораздо шире. Сейчас сервис выходит на первый план, это четкий тренд. Сервисные ИТ-компании и телекоммуникационные фирмы наверняка продлят себе жизнь на обозримое будущее, потому что предоставляют сервисы по обслуживанию, делая ИТ незаметными для потребителя. Как в быту — вода льется из крана, батареи греют, теле­визор показывает, и как там все это устроено, нам не очень ин­тересно. Но понятно, что существуют, к примеру, телевизионные компании, которые делают контент, компании, которые доносят сигнал, производят и ре­монтируют телевизоры, и т. д.

С решением проблемы больших данных все те приложения, на которые тратились миллионы и миллиарды, уйдут в такое же небытие, как огромные шкафы в старых ВЦ. Каждый будет писать, формулировать приложения на, условно, русском языке в виде некоего описания: хочу вот это и это, мне нужны вот такие и такие данные, и неформальные алгоритмы обработки позволят ему их получить.

Трансформируются и производители «железа». Конечно, в том или ином виде какие-то «железки» останутся. Например, интерфейсы в широком смысле слова как терминальные устройства для потребителя, гибкие, подстраивающиеся под нужную задачу. Например, средства передачи информации, но новые — на стыке химии, биологии, физики и ИТ. Кстати, поскольку российская ИТ-отрасль сугубо обслуживающая, мы ­имеем конкурентное преимущество — нам не надо будет ломать свои заводы, перестраивать производство, как в Японии, Китае или США.

Что касается сроков моего прогноза, то каждый будет создавать приложение «под себя» уже в 2020–2025 гг. Но это может произойти и гораздо быстрее. Как было с мобильной связью. В конце 80-х мало кто в мире понимал, что может быть непроводная телефонная связь. Но уже в 1989 г. появились первые мобильные спутниковые телефоны и началось лавинообразное проникновение мобильной связи. Причем в России даже быстрее, так как у нас очень плохая фиксированная телефонная связь. Я знаю людей, которые в то время при зарплате 600 долл. готовы были платить по 2 долл. за минуту разговора по мобильному — так им нужна была связь для бизнеса.

Будет очень интересно наблюдать, особенно со стороны (например, я, наверное, буду уже на пенсии), процесс жесточайшей трансформации ИТ-компаний. Кто не успеет — тот опоздает.

Понятно, что «с ходу» перестроиться нельзя. Поэтому разумной ИТ-компании среднего размера (я не беру гигантов — для них это вопрос диверсификации), которая хочет себя сохранить на ближайшие 5–7 лет, надо готовиться, задумываться о четкой специализации — заняться ли сервисом, либо производством, извините, «краников», либо заниматься большими данными и т. д. Может быть, готовить кадры, искать какие-то приемлемые пилотные средства обработки больших данных (они уже есть на рынке), пытаться строить под них сервисы и искать клиентов «с сумасшедшинкой», которые захотят первыми внедрить их.

Результатами революционных изменений — когда появились ПК, поисковые машины, мобиль­ный телефон и т. д. (Интернет я сюда не отношу, потому что это не технология, а скорее ­философия коммуникационной среды, и он никогда не был вдруг возникшей модой, а развивался и «всепроникал» постепенно) — пользовались те ком­пании, которые, как говорится, «Бога за бороду хватали», т. е. которым везло и они вовремя улавливали тренд. Это не значит, что нельзя потом стать середнячком, подстроиться. Жизнь все равно заставит.

Что будет после больших данных? Я предполагаю, что возникновение так называемых мегатехнологий, техно­логий на стыке разных пред­метных областей: биологии и ИТ-архитектуры — молекулярные процессоры, белковые процессоры; химии и ИТ — создание так называемых управляемых реакций с заданными химическими свойствами и их просчет; психологии и ИТ и др. Первый «звоночек» уже есть — Google-очки.

Мое поколение — счастливое, потому что многие из нас всю жизнь прожили в своей предметной области в эпоху перемен и видели происходящие здесь революционные изменения. Видели, как менялась мода, как менялись знания людей, как возникали новые технологии...

То традиционное, чем все мы занимались, в ближайшие годы фактически отомрет. Предста­вители следующего поколения айтишников уже не будут ими в привычном понимании. Они будут заниматься, скорее всего, технологиями конвергенции между ИТ и другими сферами деятельности и анализом не­структурированных данных, т. е. созданием приложений on demand.

* Научно-производственное объединение.

** Центральный научно-исследовательский институт комплексной автоматизации.