По традиции на каждую конференцию IT-Summit устроители приглашают одного-двух известных экспертов, которые обсуждают и анализируют важные и острые проблемы, расположенные за пределами ИТ-отрасли. В этом году приглашенные на IT-Summit’2011 докладчики — политолог Михаил Виноградов, президент Фонда «Петербургская политика», и экономист Евгений Гонтмахер, замдиректора Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН, член правления Института современного развития (ИНСОР), — обсуждали факторы неопределенности, риски и проблемы, связанные с предстоящим выборным циклом и последующим курсом развития/модернизации, который выберет власть.

Риски, которые нас ждут

Исходя из анализа политических тенденций и состояния российского общества, Михаил Виноградов сформулировал основные, на его взгляд, политические и социальные риски развития ситуации в России в ближайшие годы*. Риски, которым в той или иной степени будет подвержен и ИТ-бизнес.

Риск № 1 — неизвестна ситуация внутри тандема сейчас и неизвестно, что нас ждет в 2012 г. Есть две версии. Первая — начинается серьезная конкуренция команд, мы видим: оба участника тандема хотят идти на выборы и стремятся разными путями подкрепить свое желание. Вторая — никакой антипутинской борьбы со стороны Медведева пока не началось. У российской власти все хорошо; цена нефти, как считают в коридорах власти, скорее всего, будет расти (на фоне ситуации в Японии и антиатомного движения во многих странах). Некоторую досаду вызывает приступ социального пессимизма, наблюдаемый в обществе с начала 2011 г., но это не страшно. Понятно, считает политолог, что решение по 2012 г. будет приниматься, скорее всего, в последний момент, «на коленке» и не по итогам расклада в тандеме — усиливается один и ослабляется другой, а в силу совершенно произвольных и случайных факторов, о которых мы часто даже не задумываемся.

Риск № 2 — экономический курс власти после 2012 г., если она дозреет до каких-то серьезных реформ. Очевиден внутренний настрой власти, по крайней мере экономического блока правительства, на секвестр социальных обязательств: минимизацию бесплатного сектора медицины, возможно, и образования, повышение пенсионного возраста. Правда, все это было понятно и 10 лет назад, но политической воли для реализации такой политики не было, не видно ее признаков и сейчас, считает политолог, потому что одновременно реализуются три экономических курса. Первый — условно говоря, рыночный; действительно, у нас есть ряд вполне рыночных секторов экономики; второй — государственно-капиталистический, связанный с усилением присутствия государства в экономике, в частности госкомпаний в ряде отраслей; третий — условно социалистический, по крайней мере на уровне риторики: обществу дается масса сигналов, что государство раздаст всем денег и будет всем хорошо. И у государства есть стереотип: если дать денег, то проблема будет решена. Но даже самые лояльные власти эксперты считают, что после 2012 г., получив мандат на 6 лет, придется запускать непопулярные шаги, связанные с минимизацией социальных расходов государства.

Риск № 3 — приступ социального пессимизма. Он охватил общество в начале этого года, к лету власти, видимо, удастся частично его снять, но, в принципе, это достаточно серьезная проблема, которая всеми признается. Судя по итогам голосования 13 марта, практически во всех крупных городах, где были выборы, — Нижний Новгород, Тверь, Курск, Санкт-Петербург, «Единая Россия» проиграла, компенсировав это за счет сельской местности, райцентров. Понятно, что партии не играют такой уж большой роли, Госдума — орган власти имитационный и решений принимать не будет, даже если там изменится расклад сил. Но в этом году спад общественных настроений, похоже, существенно более масштабный, чем в январе-феврале 2010 г., что было связано с инфляцией и тяжелой зимой. Население утратило восприимчивость к позитивным новостям — вспомним, какую эйфорию вызвала победа нашей заявки на проведение зимней Олимпиады в Сочи, а о победе заявки на проведение чемпионата мира по футболу, события гораздо более важного и масштабного и в спорте, и в политике, забыли буквально через пару дней.

Однако несмотря на этот приступ пессимизма, на раздражение и усталость от конкретных персон, никакого альтернативного политического запроса в обществе не возникает, даже у среднего класса. Для сравнения: в конце 80-х совпали по времени два общественных запроса — демократический и потребительский, и они переломили ситуацию.

Риск № 4 связан с запросами среднего класса, тех, кто не ходит на выборы. Одна из проблем — это отсутствие какой-либо внятной модели будущего и у власти, и у общества. Средний класс, который удовлетворил первичные потребительские аппетиты и начал задумываться о будущем, например, экологии, сегодня не слышит ответа на вопрос, что, собственно, планируется строить. Власть не готова объяснить, какой она видит страну через 10–15 лет; общество в целом тоже запроса на это не предъявляет и, в основном, смотрит в прошлое, в XX век. Нет у власти и готовности к созданию каких-либо адекватных политических институтов. В этом году мы видели пример Египта, когда революция победила, но власть не рухнула, потому что были политические институты, и пример Ливии, где таких институтов не было, и самое интересное там, наверное, впереди.

Еще немного рисков, специально для ИТ-отрасли

Применительно к развитию нашей отрасли, включаемой сейчас в общий инновационный блок, Михаил Виноградов отметил три дополнительных фактора риска.

Первый — профанация всей тематики инноваций, в том числе поддержки ИТ-отрасли. Многие знают, приводит он пример, как в регионах на самом деле распределялись площади по льготным ставкам в технопарках, — совсем не инновационным компаниям.

Второй — дискредитация инновационной тематики, включая ИТ. Ее признаки есть уже сейчас: например, ведущие деловые издания воспринимают связанные с ИТ проекты примерно на уровне ГЛОНАСС. Плюс возникают политические риски в случае возвращения премьера в кресло президента. Известно, в частности, о разном отношении Медведева и Путина к Интернету: один считает, что за ним будущее, другой говорит, что это наполовину порнография. Поэтому нельзя исключить, что вся инновационная и квазиинновационная активность, которая развернулась в последнее время, будет свернута.

Третий — продолжение параллельного движения: госполитика отдельно, ИТ-отрасль отдельно, что сейчас в значительной степени и происходит. Но по сравнению с первыми двумя этот риск, наверное, не столь серьезный.

Ожидаемая модернизация и ее противоречия

В последнее десятилетие экономика России попала в конкурентную среду на мировом уровне, что, конечно очень хорошо. В целом наши границы уже достаточно открыты, хотя барьеры, таможенные и налоговые, остаются. Капитал перемещается через рубежи страны, хотя сейчас в основном за границу. В этих новых условиях на первый план выходит вопрос о приоритетах развития экономики. С чем мы должны выйти в мир? Да и на внутренний рынок тоже? Население в 142 млн. — не так уж мало.

Абсолютно меняется парадигма нашего развития. Если в советское время в основном была установка на самообеспечение, и страна производила всё — от космических кораблей до рубашек, мяса и т. п., то сейчас по многим причинам, в частности демографическим, это уже невозможно. Необходимо концентрироваться на отдельных отраслях, которые длительное время могут оставаться моторами развития экономики.

Но не все руководители страны осознали это, считает Евгений Гонтмахер, приводя в качестве примера пять приоритетов технологического развития, которые выдвинул президент Медведев, мотивируя это необходимостью перехода к высокотехнологичной наукоемкой экономике.

Во-первых, экономист считает неправильным сам подход — выделять приоритеты на долгосрочную перспективу сверху, в ручном режиме. Ведь экономика у нас хоть не совсем рыночная, скорее квазирыночная, но все-таки не плановая. А любая конкуренция может дать совершенно неожиданные плоды и выходы. т. е. мы не знаем, чем Россия будет выделяться, в чем будет конкурентоспособна через 20 лет. И к этому надо относиться спокойно.

Во-вторых, он не согласен с выбором конкретных приоритетов. По меньшей мере двух из них.

Например, космические исследования. Да, конечно, есть мозги, есть технологии, но концентрироваться на этом рискованно, потому что по бизнесу Россия проигрывает полностью. «Уверяю вас, через несколько лет китайцы совсем вытеснят нас с рынка коммерческих запусков. Они будут запускать то же самое, но намного дешевле. Единственная ниша, которая у нас останется, — МКС, куда мы по-прежнему будем запускать пилотируемые корабли. Но это же не бизнес», — говорит он.

Другой приоритет, выбор которого вызывает сомнения, — фармацевтика. «Я хорошо знаю эту отрасль, потому что, работая в правительстве (начальником департамента социального развития аппарата правительства РФ в 1999–2008 гг. — Ред.), курировал ее. Должен сказать, что здесь мы по многим пунктам отстали практически навсегда. Распались научные школы, а лекарство — это прежде всего формула. Почти весь наш фармбизнес куплен зарубежными инвесторами. Срок выхода действительно нового лекарства, от начала исследований до выпуска на рынок, — 10 лет. Это минимум десятки миллионов долларов, и нигде это не государственные деньги», — объясняет он.

Земные приоритеты

Главный тезис Евгения Гонтмахера — выбирая долгосрочные приоритеты, необходимо использовать объективные конкурентные преимущества, которые есть у России.

Поэтому один из приоритетов, как это ни банально, — наши природные ресурсы, нефть, газ и др. Это базовые отрасли, дающие основной вклад в ВВП. Да, конъюнктура на мировых рынках меняется очень быстро, тем не менее с нефтью и газом нам придется жить еще очень долго. Но надо не гнать на экспорт сырую нефть и газ, а заниматься их переработкой и экспортировать продукты второго, третьего и четвертого переделов. Потенциально нефтегазохимия — это тоже высокотехнологичная отрасль, наряду с ИТ, космосом или фармацевтикой. ИНСОР подготовил большой доклад (его рассматривают сейчас президент и правительство), посвященный приоритетному развитию нефтегазохимии как высокотехнологичной отрасли, которая может стать мотором развития страны на много лет.

Второй возможный приоритет — сельское хозяйство. В России много земли, причем очень хорошей, к тому же из-за резкого снижения в последние годы применения пестицидов есть возможность выращивать относительно чистую сельхозпродукцию. Продовольственный кризис в мире нарастает, это надолго, на десятилетия, потому что сокращается количество работающих на земле людей, идет общий процесс урбанизации, и во многих странах сельхозтехнологии за этим не успевают. Так почему не сельское хозяйство? Но, конечно, не в прежнем смысле, а как агропромышленный комплекс, с применением современных технологий и высокоинтенсивным производством.

Третий возможный приоритет — туризм, кстати, самая большая по обороту отрасль в мире. Россия объективно обладает колоссальными природными, культурными и другими туристическими ресурсами. Конечно, все это надо ставить на ноги, и для этого нужны инвестиции.

Кто будет работать

Да, сейчас идет отток капитала из страны. Но предположим, мы что-то сделали для улучшения инвестклимата — усовершенствовали институты, регулятивную среду и т. д., и страна открылась для больших инвестиций. А кто работать-то будет?

Евгений Гонтмахер видит существенное противоречие между замахом на некие глобальные цели, стремлением все производить, быть на всех рынках, везде и т. д. и имеющимся в стране человеческим капиталом.

Из 142 млн. человек нашего населения, подсчитывает он, примерно половина — это пенсионеры и дети, а из остальных (примерно 70 млн. человек) около 20 млн. непонятно, где работают, — вроде бы они занятые, но это даже не малый бизнес, а некая самозанятость, неформальная занятость. Статистика занятости и зарплат эти 20 млн. вообще не видит. Официально участвуют в экономической деятельности, платят страховые взносы всего около 50 млн. человек. Из них армия — порядка 1 млн., столько же полиция, еще 15 млн. — бюджетники в сферах образования, здравоохранения, культуры. Оставим в стороне вопрос о том, много это или мало, но при любом профиле экономики эти люди должны быть. Плюс банковский и страховой сектора, транспортная инфраструктура, ЖКХ, обычные бытовые услуги. Что остается, чтобы обеспечить занятость в тех или ных прорывных секторах экономики? Практически 10–15 млн. человек.

Проблема еще и в том, что наш человеческий капитал и по количеству не такой уж большой, а в качественном отношении изношен до предела и с точки зрения здоровья находится в состоянии, близком к деградации. Да, продолжительность жизни в последние годы немножко растет. Но состояние здоровья населения ухудшается, у нас каждый год прибавляется миллион инвалидов, в основном это, конечно, пожилые, но часть — люди трудоспособного возраста. Уровень профессионального образования в силу разных причин таков, что на три четверти оно идет в никуда, считает Гонтмахер. Конечно, можно завезти мигрантов, в том числе квалифицированных...

Но что делать с нашими гражданами? Ведь очень быстро идет процесс разделения на успешных (хорошая школа, потом хорошее высшее образование и т. д.) и неуспешных (плохая школа, никакое высшее образование и потом мыканье по жизни).

«На фоне разговоров о светлых перспективах модернизации все это сильно приземляет и отрезвляет. Так что помимо инвестклимата надо заниматься и человеком, вкладывать в человека. В России совокупные расходы на здравоохранение (госбюджет + обязательное медицинское страхование) и образование составляют сейчас порядка 7% ВВП, в то время как по стандартам ОЭСР должно быть в два раза больше — примерно по 7% ВВП на каждую отрасль. А в пересчете на душу населения разница — уже в несколько раз», — подчеркнул Евгений Гонтмахер.

* Эти мнения были высказаны до создания по инициативе В. В. Путина Объединенного народного фронта (ОНФ) и Агентства стратегических инвестиций (АСИ).